"Загадка женственности"[«The Feminine Mystique»] - Бетти Фридан

Так же как в девятнадцатом веке борьба за освобождение женщин была результатом борьбы за освобождение рабов, в двадцатом веке она явилась порождением борьбы за социальные реформы, возглавляемой Джейн Адаме и Халл Хаус, результатом подъема профсоюзного движения и великих забастовок против невыносимых условий труда на фабриках. Для девушек из «Трайэнгл Шортвейст», работавших за мизерную плату в шесть долларов в неделю при рабочем дне, длившемся до десяти часов вечера, девушек, которых штрафовали за разговоры, смех, пение, — для них равенство было более серьезным вопросом, чем только получение права на образование или избирательное право. Голодные, они стояли в пикетах на сильном холоде в течение многих месяцев; десятками избивались и затаскивались в «черные вороны» полицией. Новые феминистки собирали деньги, чтобы выплачивать залог за женщин, принимавших участие в забастовках, чтобы покупать им еду, как в свое время их матери помогали деятельности «подпольной железной дороги».

За призывами «спасите женственность», «спасите дом» теперь можно было усмотреть политические манипуляции и страх от одной только мысли о том, что бы сделали эти реформистки, если бы они получили право голоса. Женщины дошли до того, что попытались закрыть питейные заведения. Продавцы спиртных напитков, а также другие бизнесмены, особенно те, которые были заинтересованы в низкооплачиваемом труде детей и женщин, открыто пытались воздействовать на членов Конгресса в Вашингтоне, принуждая их выступить против поправки к законопроекту о предоставлении женщинам избирательного права. «У политиков явно не было уверенности, что они смогут проконтролировать прохождение поправки к законопроекту об избирательной системе, поправки, которая, будучи неподвластной взятке, представляла бы собой опасность и непременно привела бы к дестабилизирующим реформам, начиная от введения контроля за сточными водами и кончая запрещением детского труда, а что хуже всего, «приведением в порядок» всей политической системы». А конгрессмены из южных штатов указали на то, что предоставление избирательного права женщинам означает также предоставление этого права негритянкам.

Финальное сражение за избирательное право разыгралось в двадцатом веке. В нем приняло участие все возрастающее количество выпускниц колледжей под руководством Кэрри Чепмен Кэтт, дочери прерий Айовы, получившей образование в штате Айова, учительницы и журналистки, муж которой, преуспевающий инженер, решительно поддерживал ее борьбу. Группа, позднее называвшая себя женской партией, организовывала постоянные пикеты, которые с лозунгами стояли вокруг Белого дома. В начале первой мировой войны была поднята истерия по поводу женщин, приковавших себя к ограде Белого дома. Третируемые полицией и судами, они объявляли в тюрьмах голодовки протеста, и их мучили тем, что в конце концов кормили насильно.

Многие из этих женщин были квакерами и пацифистками, но большинство феминисток все же поддерживало войну, хотя при этом и продолжало кампанию по борьбе за права женщин. Их вряд ли можно считать виновными в получившем в настоящее время широкое распространение мифе о феминистках-мужененавистницах, мифе, который, начиная со времен Люси Стоун и до настоящего времени, периодически всплывает, как только у кого-нибудь возникает необходимость выступить против того, чтобы женщины покидали свои дома.

В этом финальном сражении, которое длилось пятьдесят лет, американские женщины провели 56 кампаний по организации референдумов среди мужчин-избирателей; 480 кампаний по борьбе за то, чтобы законодательные органы приняли поправки суфражисток к закону об избирательной системе; 277 кампаний за то, чтобы на съездах государственных партий в партийные программы был включен пункт о предоставлении женщинам избирательного права; 30 кампаний за то, чтобы партийные совещания при президенте утвердили этот пункт; девятнадцать кампаний, которые увенчались соответственно девятнадцатью конгрессами. Кто-то должен был заниматься организацией всех этих демонстраций, речей, петиций, собраний, «обработкой» членов парламента и конгрессменов. Новые феминистки представляли собой уже не горстку женщин, целиком отдающих себя этому делу; это были уже тысячи, миллионы американских женщин, которые вместе с мужьями, детьми и домочадцами уделяли этому делу столько времени, сколько могли себе позволить. Неприятный образ современных феминисток мало напоминает самих феминисток. В большей степени он создавался и навязывался теми силами, которые так решительно, штат за штатом, выступали против предоставления женщинам избирательного права, «обрабатывали» членов парламента, угрожали законодателям экономическим и политическим крахом, покупали голоса, даже воровали их вплоть до тех пор, да даже и после того, как тридцать шесть штатов ратифицировали поправку.

Выигравшие это сражение получили права не только на бумаге. Они сбросили с себя и с других женщин покрывало презрения и самоуничижения, которые унижали женщину на протяжении веков. Радость, чувство волнения и ощущение личной заслуги в достижении победы прекрасно описаны Айдой Алексой Росс Уайли, английской феминисткой: «К своему удивлению, я обнаружила, что, несмотря на вывернутые внутрь колени и на тот факт, что в течение столетий ноги респектабельной женщины вообще даже не упоминались в разговоре, женщины в решительную минуту могут бежать быстрее среднего английского полицейского. После небольшой практики они научились довольно точно попадать гнилыми овощами в головы министров. Они оказались достаточно умны и смогли заставить агентов Скотланд-Ярда глупейшим образом бегать вокруг них кругами. Их способность организовывать экспромты, соблюдать конспирацию, быть преданными, их борьба с предрассудками, нежелание признавать деление общества на классы и принимать установленный порядок были просто открытием для всех, и особенно для них самих…

Тот день, когда в театре, где проходило одно из наших бурных собраний, ударом левой прямо в челюсть я послала дюжего сыщика в оркестровую яму, был днем моей зрелости… Так как от рождения я не была гениальна, этот эпизод не мог превратить меня в таковую, но он сделал меня свободной, с этого времени я могла позволить себе быть полностью самой собой.

Два года неистовой, а временами и опасной борьбы я работала бок о бок с энергичными, счастливыми, быстро приспосабливающимися к обстоятельствам женщинами, которые громко смеялись, а не прыскали в кулачок, которые ходили свободной гордой походкой, а не мелкими неуверенными шажками, которые могли голодать дольше Ганди и при этом улыбаться и шутить. Я спала на голом полу рядом с престарелыми аристократками, толстыми стряпухами и молоденькими продавщицами. Мы нередко испытывали усталость, обиду и страх, но мы были счастливы, как никогда. Нас переполняла неведомая до того любовь к жизни. Большинство моих соратниц были женами и матерями. И странные вещи происходили у них дома. Мужья стремились домой с большим желанием… Что же касается детей, то их отношение резко менялось: вместо того чтобы с нежным терпением переносить заботу своей бедной любимой мамы, они испытали страшное удивление, когда почувствовали себя свободными от удушающей материнской любви. Поскольку мама была слишком занята, чтобы по привычке заниматься их делами, они обнаружили, что любят ее. Она стала своим парнем. Оказалось, она все соображает… Те же женщины, которые стояли в стороне и не принимали участия в борьбе, а к сожалению, таких было значительное большинство, и которые еще в большей степени, чем раньше, были «малышками», ненавидели феминисток и страшно завидовали им…»

Действительно ли реакцией на феминизм был возврат женщин домой? Дело в том, что для женщин, рожденных после 1920 года, феминизм — мертвая история. Как жизнеспособное движение он закончил свое существование в Америке i юсле того, как завоевал самое основное право — право голоса. В тридцатые и сороковые годы борьба за права женщин гак или иначе была связана с борьбой за права человека и различные свободы — для негров, для эксплуатируемых рабочих, для жертв франкистской Испании и гитлеровской Германии. Но никто уже всерьез не заботился о правах женщины как таковых: к этому времени они все были завоеваны. Однако миф о женщинах-мужененавистницах все еще был жив. Женщину, которая в той или иной степени выказывала независимость или проявляла инициативу, называли «Люси Стоун». «Феминистка», так же как и «карьеристка», стало ругательным словом. Феминистки разрушили старый образ женщины, но они не смогли уничтожить враждебность, предрассудки, дискриминацию, которые продолжали существовать. Не могли они предложить и новый образ женщины, такой, какой она сможет стать, когда вырастет в новых условиях: не чувствуя себя человеком более низкого сорта, чем мужчина, не будучи зависимой от него, избавившись от пассивности, неспособности мыслить или решать что-либо самостоятельно.